Два звонка до войны - Сергей Пилипенко

Но сейчас Молчун не задумывался над этим и просто лежал, чувствуя себя свободным и распространяя в своей голове только ему ведомые мысли, вполне логично тревожась лично за себя, как то делал бы самый обычный человек.

Причислял ли он сам себя к другому числу? Вряд ли он сам смог бы ответить на этот вопрос, так как лично для него все казалось вполне естественным и даже по-настоящему обыденным, включая саму смерть, если бы она наступила неожиданно и совсем не в то время, которое ему предлагалось бы жизненно.

Но, возможно, тем и отличалась его жизнь от жизней других людей, так как все-таки она была несколько опасней и намного привередливей в подборе так называемых жизненных друзей.

Вот и сейчас. Он лежал и думал.

А кто она, действительно, эта его неожиданная спутница, и как дальше продолжать игру, не увлекаясь ею самой и вообще, не принимая за женщину.

Да, такие инструкции, действительно, существуют и требуют строгого соблюдения, но, черт тогда побери, когда же тогда жить, если все время оставаться от самой жизни где-то в стороне.

Если находиться с нею рядом и в то же время сторониться, лишь отдаляя все дальше и дальше, в конце концов, пока и не наступит сама смерть.

Но долг призывал его к обратному. Он взывал его к совести. К его партийному началу, как говаривал когда-то сам товарищ Сталин.

И он не мог расслабляться и покушаться на такие жизненные мелочи, так как понимал, сколько по-настоящему человеческих жизней поставлено на карту в его одном лице.

И это, действительно, был всего лишь один в поле воин, только с той разницей, что никто не мог видеть его лицо.

Проснувшись окончательно и вдоволь наразмышлявшись, Молчун тихо встал и, взяв приготовленное заранее полотенце, пошел умываться.

К тому уже побуждал возросший во времени день, да и просто было нужно немного освежиться, чтобы привести в порядок свою голову и все летевшие вслед за ней мысли.

Люся потянулась следом за ним, и совсем скоро они заняли те же позиции, что и вначале, за исключением разве что того, что игра в молчанку, как следует, надоела.

– Скажите, товарищ, а как далеко вы едете? И вообще странно, что я до сих пор не знаю вашего имени. И вправду, молчун какой-то, – рассмеялась она, отчего в купе стало намного теплей и даже немного уютнее.

– Я еду до Гамбурга, а вы непосредственно в Берлин? Кстати, действительно, забыл представиться. Меня зовут Евгений или Евгений Викторович Сладовский. Я курирую наше образование и иногда инспектирую там, где меньше всего наших людей.

– В посольствах, – тут же догадалась Люся и тут же воскликнула, – ах, как это все интересно. А мне вот, не повезло. Хотела попасть на иностранный, но вот, загнали силой на медицинский.

– И какую же науку вы сейчас исповедуете? – полюбопытствовал, улыбнувшись, Молчун.

– Я физиотерапевт, – гордо и, можно сказать, с немного выпяченной вперед грудью сообщила ему девушка, которая теперь в этом купе показалась ему намного моложе, нежели там, на вокзале, где они встретились.

– Это что-то новое, – продолжал улыбаться ее собеседник, незаметно для нее устанавливая какой-то прибор, чем-то напоминающий обычный карандаш небольшого размера.

– Ой, что это у вас? – тыкнула пальцем девушка в то самое небольшое приспособление, способное записывать весь их разговор.

– Обычный карандаш, – и чтобы не вызывать у нее подозрения, протянул прямо ей в руку, – можете попробовать что-нибудь написать.

– Что же? – спросила девушка, на секунды задумавшись при этом.

– А вот запишите мой адрес в Гамбурге. Может, когда-то там будете, зайдете в гости.

– А вы живете один? – как-то несмело спросила она, даже немного потупив глаза в пол.

– Да, и нечему здесь стесняться. Вполне обычный вопрос для взрослых людей.

– Да, но почему-то мне кажется странным, что вы проживаете один.

– Почему же? – искренне полюбопытствовал Молчун, и в его мозг по-настоящему закралось сомнение, а верно ли он поступает, что так вот испытывает судьбу.

– Ну.., – несколько замялась девушка, – все же вы видный мужчина, и совсем не бабник, – добавила она, и почему-то покраснела.

– Ну, если дело только в этом.., – с некоторым облегчением вздохнул Молчун, – то я вам просто скажу. Пока, к сожалению, не нашел той, кто бы мне пришелся, так сказать, по душе.

– А как это? – вполне искренне удивилась Люся. – Я понимаю, когда люди просто влюбляются или просто симпатизируют друг другу. А по душе. Это как. Это ведь не предмет какой-то, а все-таки женщина, живой человек. Нельзя же его так выбирать, подбирать, или еще, как там вам угодно?

– Ну, душа, скорее всего, признак любви, а не ее вполне откровенное согласие. Понимаете, Люся, влюбляться можно в жизни по нескольку раз, а вот искренне почувствовать саму любовь можно только единожды. И к этому как раз относится наша душа.

– Откуда вы это знаете? У нас ведь этого не преподают? Это, наверное, буржуазные штучки, а вы мне тут голову морочите, – даже немного обиделась девушка.

– Да, нет, я говорю вполне серьезно. А сами сведения я, действительно, приобрел здесь, в Германии, просто купив какую-то старинную книгу. Взял просто так, из жалости к человеку, ее продававшему. Оказалось, очень хорошая книга. Есть о чем на досуге поразмышлять.

– Но это же противоречит всей нашей науке. Вы ведь знаете, что никакой души нет, а есть просто интеллект, мозг и что-то там еще физически построенное. Это я вам, как врач и специалист говорю, – распалилась этим разговором девушка, в той же душе не соглашаясь с его выводами.

– А я и не отрицаю физику нашего тела. Говорю лишь о том, что присутствует ментально, то есть в буквальном смысле висит в воздухе. Это знаете, как мысль, которая бродит вокруг вас и хочет к вам присоединиться.

– Мысли не бродят, они рождаются в голове. Я физиотерапевт и знаю об этом гораздо больше вашего. К тому же я научный сотрудник и вот-вот получу ученую степень.

– Что вы, что вы, Люсечка, не торопитесь. Я ни в коем случае не ставлю под сомнение вашу квалификацию. Я лишь рассуждаю просто о том, о чем иногда думаю. Вы ведь не против этого?

– Существенно против. Мы, советские люди, должны быть напрочь лишены всяческой, буржуазного типа идеологии, предпочитающей различные человеческие наклонности более свободному и творчески настроенному уму, который может свободно выразиться только у нас, в Советском Союзе, где есть настоящая свобода слова, и где все человеческие права не попраны разными там капиталистами.

– Все верно, Люся. Только, пожалуйста, успокойтесь. Мы ведь не на семинаре, а я вовсе не ваш оппонент, а обыкновенный слушатель или просто человек.

– Нет, мне кажется, что мы с вами повстречались не случайно. Скорее всего, мою политическую бдительность проверяют наши службы. Что ж, товарищ Сладовский, вы меня проверили, и я вам ответила, как и положено советскому гражданину.

На минуту сам Молчун потерял дар речи, и ему просто показалось, что его, действительно, разыгрывают, но внимательно посмотрев на девушку, которая вся зарделась от возбуждения и буквально пыхтела всем своим, выраженным внешне негодованием, он понял, что по-настоящему ошибся, принимая обычную советскую женщину за подосланную к нему шпионку.

Спустя еще минуту он рассмеялся и смеялся так долго, сколько ему позволила она сама, сидя на своем месте и все никак не успокаиваясь от душившего ее изнутри несогласия.

– Да, полно вам, душечка, – сказал по-простому и вполне чистосердечно Молчун, – не переживайте так сильно. Верьте мне. Я простой чиновник из отдела образования, и я ни какой, не подосланный агент какой-нибудь службы. Просто я хотел поговорить с вами об этом. Мне ведь практически не с кем общаться. На работе, сами понимаете, нельзя. А дома живу один. Не с домохозяйкой же переговариваться.

– А что, у вас есть домохозяйка? – удивилась девушка.

– Да, здесь так принято. И мне как-то несподручно менять их принципы жизни.

– Но вы же советский человек? – продолжала по-своему негодовать Люся.

– Да, но я часто общаюсь с людьми, которые не принадлежат к нашему кругу мировоззрения. И у них другое отношение ко всему, что здесь имеется. Потому, я должен выглядеть соответственно, чтобы как говорится, не обострять углы наших взаимоотношений.

– И много вы проводите таких встреч? – с упорством ребенка продолжила она.

– Ну, вы же не следователь, правда. Но, если серьезно, то по долгу службы мне часто приходится встречаться с разными людьми, которые отнюдь не блещут хорошим отношением к нашей стране. Но такое задание партии, и я его выполняю.

– Так вы по заданию партии! – восхищенно спросила Люси.

– Да, и по заданию правительства, и лично товарища Сталина.

При упоминании имени вождя Люси встала и горячо пожала ему руку, принося все свои извинения и прося забыть весь этот разговор.